Тишина. Тишина. Тишина. Её много. Она вокруг. Лишь лучина потрескивает. От неё света чуть больше, чем звука. Мало-мало. Я сижу, напрягая глаза, пытаюсь изучить знаки, которые кто-то давным-давно назвал буквами. Губы шевелятся, произнося слова из старых книг, но воздух едва колеблется от этих движений. Никто не услышит моего полушёпота в моей темнице, моём склепе, моём просторном гробу. Знание, Знание – вот истинное богатство во все времена! А сейчас я – богатейший человек в мире!..
Писк. Справа и далеко позади. В такой тишине уши привыкают к едва слышному треску лучины и приятному шуршанию перелистываемых страниц. Остальное – какофония, жуткая, громкая пытка.
Я не позволю крысам жрать своё богатство! Да, да! Любая тварь, которая коснётся его, сдохнет в муках! Мне плевать, кем будет это существо – я найду его, найду и уничтожу, размажу, растяну его агонию на долгие сотни вечностей, на вечные сотни долгот!
Ага! Вот ты где! От меня не убежи-и-ишь, не спря-я-ячешься! Моя рука в драной кожаной перчатке сжимает крысе глотку. Грызун дёргается, задыхается, бьётся в припадке предсмертной ярости, пытается вложить все силы в попытки вырваться. Не-е-ет, дружок, не дождё-ё-ёшься от меня такого подарочка! Ослабляю и усиливаю хватку, то давая дышать, то закрывая путь живительному газу в маленькие лёгкие. Крыса ещё брыкается, уже потеряв надежду на спасение. Её движения слабы, ничтожны, недостойны жизни. Слишком рано ты сдался, мохнатый дружок! А трусов я не люблю.
Со всего размаху голова животного врезается в стену. С приятным хрустом ломаются кости черепа, впиваются в мякотку крохотного мозга, дробятся шейные позвонки, кусочки серого вещества разлетаются в стороны, его остатки сползают по бетону на пол. Неосквернённой рукой я убираю книгу, достаю зубочистку и канцелярский нож. Тельце ложится рядом с лучиной, и лезвие рассекает его, обнажая внутренности. Вот видно небьющееся сердечко, сдувшиеся мешочки лёгких, пузырёк желудка и длинные верёвочки кишок. Ломаю скелет, отрываю голову, срезаю кожу, оставляя от тела лишь мясо. С трудом насаженный на зубочистку кусочек крысы безвольно висит над пламенем лучины. Чем лучше прожаришь, тем безопасней для тебя.
О, да! У меня уже текут слюнки в предвкушении трапезы, от запаха этого жёстковатого, но такого питательного мясца… Всё, хватит жарить тушку. Пожираю плоть, срывая зубами жалкие кусочки мяса. Я глотаю их, не жуя.
Пить. Хочу пить. Иду в уборную. Там, в засоренной раковине, ещё хранятся остатки воды. Вонючей, протухшей, но ВОДЫ. Зачёрпываю немного стальной кружкой, до кипения держу её над лучиной, ме-е-едленно делаю глотки обжигающей жижи, чтобы не стошнило от её мерзкого вкуса.
Из заколоченных, забаррикадированных мной дверей рвётся гул. Неудержимый, неутомимый, напористый. Но даже он не может сдвинуть мой заслон. Мне незачем выходить наружу. Здесь – моё богатство, а там – вечная зима…
Моё богатство! Знание! Я – последний его носитель! Я! Я! Я! Никто больше, лишь я один, я один достоин этого! Все погибли, лишь я выжил, я, лучший сын, достойный сын Цивилизации! Никто не помешает мне владеть Знанием! Никто! Никто! Никто! За мной уже приходили, уже пытались отнять моё Знание! Они говорили, что далеко есть люди, которым нужно Знание, которым нужен я. Но нет, они лгали, нагло лгали! Им не нужен я, им нужны лишь книги! Лишь книги! Они убили бы меня! Убили! Растерзали! Сожрали бы моё мясо, как я пожирал мясо крыс! Я крикнул им слова гнева, и в тишине моего склепа мой собственный вопль оглушил меня! Они пытались открыть дверь, они пытались ворваться внутрь, но я сделал хорошую баррикаду! Нет, нет, никто не получит Знания! Вокруг играл свои жестокие увертюры огонь, пресс небес падал на землю, но я спасся, я выжил, я – Хранитель Знания!
Заливаюсь безумным смехом, снова и снова вторит мне эхо, не попадая в такт. Всё равно меня никто не услышит!..
Стук. Хруст. Стук. Хруст. Дверь во внешний, опустевший мир едва сдерживается баррикадами. Я бегу, налегаю всем телом на завал. Стук-толчок-хруст. Стук-толчок-хруст. Стук-толчок-хруст… И тишина. И слабое шипение вдалеке. Взрыв. Мой заслон разлетается, я ничего не слышу, меня отбросило в сторону, прочь от двери. Я не успеваю подняться. Три резких хлопка из тьмы уничтожают остатки слуха. Три огненные вспышки слепят мои отвыкшие от света глаза. Три пули входят в меня. Боль. Хочется кричать, но не получается, дыра в груди шипит, будто проколотый детский мяч. Рот наполняется кровавыми пузырями, красная жижа вытекает из ран. Моё тело содрогается от спазмов, исторгает само себя, пока четвёртая пуля не превращает мою голову в кровавое месиво.