Слегка дёрнувшись, порядка ради, цветок наконец-таки помер. Ури с облегчением вздохнул и накрыл его простынёй. Сидящий рядом Бисмарк недовольно крякнул и пробормотал сквозь усы:
- Занесите в протокол точное время, енот. – на удивление, немецкий барон говорил без малейшего акцента на чистом енотском языке. – И при вскрытии обратите особое внимание на корнеплоды – мы должны установить истинную причину смерти… И где ваше кимоно? Вы патологоанатом или хрен в огороде?!
Фон Бисмарк был суров и груб – впрочем, как всегда. Потому енот предпочел промолчать и одеть кимоно.
На похороны цветка никто ни пришёл. Никто. Вообще никто. Бывает, знаете, преставится какой-нить репейник-забулдыга, его бросят в печь и делов-то. А пока он себе весело потрескивает сухими безжизненными стеблами, рабочие крематория стоят рядом, наблюдают (чтоб не вылез, видимо) да анекдоты травят, вспоминая вчерашнюю попойку. А тут и их не было. Вообще никого. Даже сам виновник торжества не был виден. Поле и всё. Наверное, здесь какая-то ошибка. Или никто не умер, или не сегодня, или не здесь. Но это простое объяснение. Никто не умер – и радуйтесь дети, хеппи энд, красивые титры под весёлую музыку. Шиш! Всё было страшнее. Просто это был очень одинокий цветок. Настолько одинокий, что даже его попытки поговорить с самим собой неминуемо заканчивались полным фиаско. У него никогда не было друга, подруги, собаки, рыбок и даже пчела на него никогда не садилась. И смахивала вся эта история на откровенный бред.
Но разве не такой и должна быть истина?.. Ответ: нет.
Муха билась в окно третий час. Окно, спокойное внешне, внутри всё сжалось и было готово визжать от ужаса. И так бы оно давно и сделало, не будь здесь её – прекрасной и возвышенной, в новеньком пластмассовом горшке, красивой и цветущей. Она с нескрываемым любопытством наблюдала за противостоянием двух великих воинов и, несомненно, была готова отдать всё своё сердце (с печенкой в придачу) победителю. Потому, собрав всю свою волю в кулак, окно оставалось стоять на месте, грудью отражая неистовый натиск насекомого. И так пока один из них, обессилев, не упадёт к ногам. Снимем шляпы.
Человек смотрел безумным взглядом прямо в цветок. Цветок поежился, предвкушая самое страшное. Человек, глупо ухмыльнувшись, ткнулся крючковатым носом цветку прямо в лицо – на, дескать, нюхай меня! Цветок несмело откликнулся на приглашение и понюхал человека. Немного никотина, дешёвый портвейн на той неделе, селёдка с картошкой с утра, плюс оригинальное амбре дешёвого одеколона и пота – сильно. На миг Цветку показалось, что вот-вот он приобретёт особые возможности, как у супер-героев после того, как в них ударила молния, случилось замыкание, переехал грузовик, укусил паук и т.д. Человек расплылся в улыбке – видимо, остался доволен впечатлением, которое произвёл. Цветок не любил нюхать людей и не совсем понимал, зачем они постоянно себя подсовывали. А люди, очевидно, любили. И потому приводили себя к цветку всё снова и снова, чтобы их нюхали. Может быть, когда-нибудь Цветок действительно приобретёт супер-вохзможности. И сделает мир добрее. Без людей.
Это был дивный цветок. Его когтистые лапки напоминали конечности опоссума, а острый нос придавал случайному, на первый взгляд, совпадению ещё больше убедительности. К тому же у этого цветка был лысый крысиный хвост и маленькие чёрные глазки. И запах от него исходил, скажем прямо, не цветочный. Вот таков был этот цветок. И многие прохожие принимали его за простого опоссума. Взглянем правде в глаза: это и был опоссум.
По телевизору шел сериал. В сериале шла погоня. Действительно, шла – неспешно, вразвалочку, третью серию к ряду. На стенке над телевизором шли дедушкины часы. Дедушка помер, а часы нет. Дедушка каждое утро заводил часы. Часы ни разу не сделали для него ничего подобного. И в то утро, когда дедушка не проснулся, часы завёл внук. Если посмотреть на внука, то видно окно. Непостижимым образом оно вырисовывалось у него за спиной. Внук сидел на диване, за диваном была обычная в таких случаях задиванная пыльная щель, а ещё дальше стена. В стене было окно. Вот так постигается образ вырисовывания окна за спиной. Постигся. За окном шёл дождь. Все шли, все были заняты. А цветка не было – наверное, дела.
- Стреляйте в осьминожку! – скомандовал бравый капрал. Солдат выстрелил и закурил. Ветер подхватил сигаретный дым и пыхнул им в лицо капрала.
- Курите в осьминожку! – скомандовал ветру бравый капрал. Ветер послушно изменил направление и унёс дымное облако в сторону осьминожки. Солдат докурил и достал колбасу.
- Достаньте осьминожку! – не дал спокойно пообедать бравый капрал, отдав новую команду. Солдат докурил и достал осьминожку. Осьминожка печально посмотрел в глаза бравого капрала и попытался его обнять.
- Да бросьте это, мы в состоянии войны! – бравый капрал браво подкрутил усы и пнул осьминожку ногой. Осьминожка покачал головой и попытался залезть обратно в вещмешок к солдату.
- Гранату в осьминожку! – скомандовал бравый капрал. Солдат достал гранату.
- Не мешкайте, никакой жалости! – негодовал капрал. Солдат мешкал – жалость была. Ни в чём неповинная колбаса тяжёлым грузом давила на совесть ароматом из мешка. Капрал выхватил гранату и сам бросил её в мешок. Взрыв оповестил мир о том, что добро вновь победило зло.
- Гуттен морген, майн либерн Совушка! – поздоровалась фрау Крыса и понюхала Сову. Сова облизнулась и посмотрела на Крысу.
- Гуттен морген, фрау Крыса. Я вас съем. – и съела. А вы что думали? Здесь, в общем-то, и рассказывать не о чем.
Алладин и баобаб
[/b]
В солнечном городе Багдаде, между глиняными прохладными хижинами ремесленников, у самого рынка, жил принц воров Алладин. У него была маленькая турецкая шапка и большие турецкие шаровары, а сам Алладин был араб. Загорелый торс прикрывала лихая жилетка и не менее лихая обезьяна Апу, восседающая у него на плече. Обезьяна, рыжая бестия, имела скверную привычку воровать фрукты. Под час из-за этого между Алладином и Апу даже вспыхивала поножовщина, когда примат воровал у принца воров фрукты, которые тот воровал у уличных торговцев, которые, в свою очередь, воровали их у бедных крестьян, верно рассуждая, что те всё равно воруют их у матушки-земли. Восток дело тонкое.
В том же городе рос баобаб, о котором ходила лихая молва – баобаб был вором принцев. И даже Алладин, проходя под могучим деревом, снимал свою маленькую турецкую шапку перед пионером киднеппинга. Мужская солидарность. Не раз дворцовая охрана пыталась схватить баобаб, но он был хитер, быстр и неуловим, прекрасно знал тесные улочки Багдада и имел могучих покровителей. Прекрасная принцесса Жасмин, тайно воздыхающая о баобабе, часами наблюдала из дворцовых окон за своим возлюбленным. И даже дворцовый попугай Яго (о котором ходила молва, что никакой он не попугай, а самый настоящий гой) не решался садиться на тот баобаб.
«Благородный дух возвеличивает и маленького» (с)
Ночами, по тесным улочкам Багдада, прогуливался тигр Шерхан, который любил слушать журчание фонтанов и играть кислотный рок на старенькой арфе. Этот тигр был необычайно красив и благороден, настолько, что не мог выходить на улицу днём, чтобы не заслеплять солнце и не смущать небо. По-крайней мере, он так думал и так мотивировал своё дневное отсутствие на улицах Багдад-Сити. И думать так ему нравилось.
Ещё в Багдаде был памятник Ленину, который любили обсиживать городские голуби и дети цветов. Надо отдать им должное – все свои вопросы, связанные с поочередностью сидения они решали исключительно мирно, с помощью дипломатии и драпа. Но должное им никто не отдавал, особенно шайтан-хеды, которые не любили детей цветов, а любили мужество, силу и татуировки в виде орла.
«А что же Алладин?» - спросите вы.
А Алладин любил баобаб. А что же баобаб? А баобаб ничего. Баобаб, крыса, никого не любил.
